Гуманоид (жизнетворческий псевдоним Бориса Юхананова во времена работы над первыми регенерациями "Сада" — прим. ред.): Мы как бы устраиваем такое своеобразное поедание самих себя и в этом заключена природа действия этого спектакля. Именно в этом природа аттракциона, то, как мы сами себя поедаем. Собственно, за этим может наблюдать зритель. Это очень простой ход. И при этом невероятно разнообразный. Самопожирание. Своеобразное пожирание, происходящее на всех уровнях, которое в художественной ткани приводит как минимум к энергетическим, а часто к смысловым результатам. Как же оно работает? Я приведу самый простой пример. Вот в тот момент, когда, сейчас Дима Глухов стоит. Укажите, пожалуйста камерой на него. Комментарий тоже сам себя пожирает. Вот два самопожирающих процесса. Вот Дима тут стоит. Он сейчас будет готовить работу. Он же эту работу готовил не для того, чтобы ее пожрали. Это очень важный вектор. Его надо сохранить. Теперь у нас на глазах эта работа будет пожираться при помощи очень разных способов: комментария, терроризма, просто массы спектаклей, которые на это будут давить, то есть работа окажется в жертвенной ситуации. И мы даем возможность зрителю наблюдать за этим. Понимаешь? Это, возможно, ответ на твой вопрос, за чем тут можно следить. А фокус, цирк, при этом в том, что ее пожирают, а ней ничего не происходит. Мы ее пожираем, а с ней нечего не происходит, она – готовенькая. И она только развивается. И тогда это оказывается аттракционом. Своего рода терроризм, как у Антониони в одном из фильмов есть такой repeat, когда взрыв здания повторяется. Взрыв, бах, бах, бах, бах! Ничего не происходит. Но это классический жанровый ход. Классическая клоунада тоже заключается в этом. Плюс к этому, провоцируются актуальные на сегодня вопросы к театру. Что он такое? В чем он заключен? Что есть диалог? Что есть пьеса? Что есть драма? И так далее.
Вся эта бесконечная вереница вопросов, которая взрывает сам жанр – Театр в Театре. Мы все жанры, на которые способны как компания, можем «разместить» здесь, в инсайде.
[…]
Гуманоид: Мы на улице. Наша работа над проектом «Жанр» продолжается. Совершенно неожиданно для нас, в тот же день, когда мы назначили второй цикл прогонов по «Жанру», случился Переворот. Путч. Видимо, его назовут "Августовским переворотом". Мы оказались в ситуации как бы параллельного действия и решили заманить ее внутрь нашей работы, в частности, на видео она отражается. Одновременно этим мы оказались в сосредоточенном напряженном труде над проектом «Жанр». Само сосредоточение в сторону этого проекта оказалось довольно сложным, сложной художественной проблемой, потому что исторические события, которые захлестнули нашу страну, стали перетягивать и энергетику, и, соответственно, смыслы. Наше внимание к тому, что происходило за пределами пространства, где осуществлялась работа над проектом «Жанр». Это сопряжение и той и другой историй оказалось очень интересной художественной проблемой, возможно, внутри нашей работы над драматическим произведением, своеобразной пьесой. Это отразится в самом тексте. И дальше, когда мы разыграем это, мы получим талой документальный... Мы же практически работаем над документальным спектаклем. Только мы не избрали жанр прямой документации, вполне возможной в данных условиях, но некорректной, и художественно, мне кажется, не очень плодотворной.
Мы не забирались на баррикады и не вели прямой репортаж с баррикад, как, скажем, радиостанция «Эхо Москвы», ибо у нас другие цели и иные, как нам кажется, функции. Но так или иначе, сама документация этих исторических событий окажется внутри нашей документально-художественной работы над проектом «Жанр». И мы надеемся, что в дальнейшем это сложится в художественную ткань пьесы, пьесы, посвященной настоящему времени, пьесы, которую мы будем разыгрывать как спектакль.
(На протяжении всего монолога доносятся звуки из радиоприемника: репортажи о событиях августа 1991 года. В тот момент, когда речь Гуманоида на некоторое время умолкает, голое диктора говорит о Советском Союзе, об агентстве Рейтер. Разобрать, что именно, сложно.)
Я думаю, что... Свет! Дай-ка молочка, мне надо же запить... Свет! Света Шамонина! Ну, позвать ее!
Голос: (Возможно, Пети Трофимова) Шамонина!
Гуманоид: Свет, дай молочка, пожалуйста... Ну, запить же надо. Нет, не дает. Свет. Ну, надо запить. Ну дай, ну, пожалуйста... Ну, Светочка, ну, дай пожалуйста.
Голос диктора: ...повалится, демократия в СССР сделает огромный шаг вперед... Безопасности США, Брайта Калкрофта, его предшественника на этом посту, Збигнева Бжезинского, переворот в СССР был организован плохо.
Другой голос: ... курсы акций на мировых биржах поднимаются...
Еще голос: … получили известие о провале Путча. Маргарэт Тетчер не возражает против того, чтобы возглавить Международную Комиссию по выяснению состояния здоровья Михаила Горбачева. Об этом ее просил во вчерашнем телефонном разговор Борис Ельцин.
(Музыка.)
Голос диктора: ... информационная программа «Эхо» на волнах «Радио М».
[…]
Гуманоид: Света, ну дай молочка. Свет... Ну дай, пожалуйста, молочка.
Чей-то голос: Ну ты, в конце концов, подойди.
Петя Трофимов: Свет, дай молока.
Свист и голос диктора-женщины: ...сообщила газета «Транс-Пресс», помощник Министра Обороны России полковник Селько, по его словам...
Нимфа (она же Света): Из всего надо делать игровую ситуацию.
Диктор: ... девятнадцать минут...
Гуманоид (Свете): Что-что?
Нимфа: Ничего, я уже всз сказала.
Мужчина-диктор: Еще несколько коротких информаций.
Петя Трофимов: Свет, если ли ты не дашь молока...
Нимфа: То ты будешь «му-му» говорить. Да?
Петя Трофимов: Му-у! Му-у! Свет, ты чего? Му-у! Светка, да ты... Му-у! Ты скажи им, ты чего?! Му-у-у-у! Му! У-у-у!Му-у-у-у! Му-у-у!
Гуманоид: Свет. Ты что с Олегом сделала? Посмотри. Свет, расколдуй его, пожалуйста.
Нимфа: Я ничего на делала.
Гуманоид: Ну, расколдуй...
Нимфа: Я не ведьма.
[…]
Фирс: Смотрите, ест лук. Потрясающе! Вот это аттракцион. Свет! Свет! Да вы что?! Ведь нам потом же не поверят. Живой человек ест... Свет. Ест лук. Потрясающе. Ни одной слезинки. Вот это эффект.
Прорвавшийся голос диктора: ...еще к другому...
Фирс: Бутафорский лук!
Тот же диктор: На подпись, понятно.
Фирс: Бутафорский актер?! Скушал Лук... Скушал лук. Свет, Свет...
Далекий голос Гуманоида: Свет, дай молочка... Света.
Фирс: (дразнит) Не дам. Не дам.
Гуманоид: (очень жалобным голосом) Света, дай молочка...
Нимфа: Этот... Олег съел лук, он теперь будет давать молоко.
Гуманоид: Света, дай молочка. Ну, прошу тебя. Ну вылезь оттуда.
Дай молочка. Светочка. Света. Ну дай молочка. Идет. Она ужа идет.
Нимфа: Вы меня еще съедите, если я вам дам молочка.
Неизвестный голос: Свет. Свет. Света.
Нимфа: Да.
Неизвестный голос: Свет.
Гуманоид: Идет, уже приближается.
Кажется Олег: Ребята, подождите. Свет, выходи за меня замуж. Ребята, подождите.
Гуманоид: Что он говорит?!
Кажется точно Олег: Свет, выхода за меня замуж.
Гуманоид: Что он говорит?!
(Кто-то истошно напевает.)
Олег: Ребята. Свет, скажи им. Свет, ну скажи.
Саша: (пробиваясь) Подождите, ну что вы, совесть имейте, отойдите.
Олег: Свет, подо...
Саша: Олег, ну догони ее. Олег, догони...
Олег: Света. Света. Света, ну скажи им, ну чего ты, Света?! Ну скажи им чего-нибудь.
Чей-то голос: Что им сказать? Что им сказать, Олег?
Гуманоид: Ну, ты так больше не разговаривай.
Тот же голос: Ну хорошо...Я не буду, больше не буду... ничего.
Гуманоид: Свет, ну дай молочка.
Тот же голос: Ну на молочка, кому молочка дать, кому дать молочка? Олег, тебе дать молочка?
Тот же мужской голос: Ну на, открой рот. Ну, Олег, ну ты чего? Это же молоко, Олег. Олег. Олег, поди сюда. Да это молоко. Ну я тебе дам молока, иди сюда. Ты чего испугался, Олег? (Это был голос Дмитрия Терциева.)
(Музыка усиливается).
Олег: Слушай, Свет. У нас поезд до Караганды. Через пятнадцать минут отходит с Курского вокзала. Свет.
Дима: Мы ж вчера решили не ехать в Караганду... Ты что, забыл?!
Олег: (плача) А как же кукуруза?!
Дима: Какая ку-ку... Мы решили не ехать в Караганду! Мы решили остаться в Москве. Понимаешь?! Ты допился, вообще. До чего ты допился... Слушай, ты. Ты... ты... Ты скоро... скоро в больницу попадешь. Мне тебе придется в больницу передачи носить. Ты же понимаешь, что мы решили не ехать в Караганду...
Олег: Ну, Свет, Свет (таким же пьяным голосом).
Гуманоид: В Караганду же решили не ехать...
Олег: Да?! Свет.
Гуманоид: Не ехать. Не едем в Караганду.
Олег: Свет, Ты чего. Свет, ты...
Гуманоид: Ну я Света. Я. Сейчас я Света, а вообще я Борис Юрьевич.
Олег: Если ты – Борис Юрьевич, то я – трактор.
Гуманоид: А если ты – трактор, то я – француз.
Опять неизвестный голос (передразнивая): Борис Юрьевич... Борис Юрьевич не такой. Он совсем другой.
Разноголосый смех.
Гуманоид: Не-е-т (сквозь смех).
Саша: А этот в кепке.
Гуманоид: Борис Юрьевич.
Голос: Какой там Борис Юрьевич?!
Гуманоид: А сейчас я француз.
Далекий голос: В гостях у мае группа «Скорпионз».
Аплодисменты.
Фирс: Попросим! Тайм! Тайм! Попросим, попросим!
Гуманоид: У-а!
Голос: А где же ваши ребята?
Из приемника доносится голос Элвиса Пресли.
Дима: Олег, ты, главное, билет в Караганду сдай.
Музыка продолжает звучать.
Гуманоид: Мы продолжаем работу над проектом «Жанр». Эта маленькая интермедия на улице призвана подчеркнуть саму ситуацию. Мы должны были накопить дистанцию уже к самому пространству, мы должны были показать соотношение на входе. Здесь же граница между театральным пространством и пространством города. Там внутри, в подвале, творилась одна история, наверху, в городе, происходила другая история. Сопряжение двух этих историй в этом локальном кусочке, на грани двух пространств, происходит по-своему. Скорее всего там, в визуальном содержании нашего кадра, это сопряжение происходит на уровне правды фактуры дома, то есть сама экстерьерная ситуация подчеркивает эту грань, это сопряжение. Если в дальнейшем мы окажемся на территории пьесы, то, возможно, сценографический разворот пьесы и будет выражаться в этой двери, в этом подвале, юноше, стоящем на фоне двери. То есть мы выйдем из интерьерного пространства, внутреннего пространства подвала, и окажемся в пространстве экстерьера. Когда мы сам текст, который столь сложно накапливается, с бесконечными выходами на какие-то иные грани, стадии, с бесконечными рефлексиями по отношению к рефлексиям, вытянем в линию своеобразного театрального драматического повествования, внутри это повествование будет очень правдивым, очень правдиво будет выглядеть эта перемена сценографии, или перемена внутри ремарки, интерьерного пространства на экстерьерное – пространство внутренней истории на то пространство, где происходит история, сопрягающаяся с внутренней, но никоим образом не подменяющая ее. Так же как, соответственно, внутренняя история не может охватить собою внешнюю. Она может только спроектировать на себя, впустить в себя эту внешнюю историю, в которой мы таким же образом, но не имея абсолютно никакой возможности воздействовать и менять ее, существуем. Вопросом для нас является – можем ли мы воздействовать, можем ли мы управлять внутренней, той, собственно театральной, художественной историей, которую мы сейчас запускаем. Этот вопрос остается открытым, особенно на тех стадиях нашего существования, когда мы на самом деле впускаем в себя внешнюю историю и пытаемся управлять ей.
Алла-Дуняша: Я не Света! (засмеялась)
Гуманоид: Как хорошо сейчас Алла. Она сыграла и тут же обнаружила реакцию. И может теперь продолжать играть.
Алла-Дуняша: Я же Света, слышишь ты, подонок! Я не Света!
Гуманоид: Дистанция к персонажу очень интересная.
Голос: А ну-ка, ребята, ребята...
Алла-Дуняша: Митя, не надо! Не надо.
Голос Мити: Чего не надо?!
Еще голос: Ты же не Света.
Гуманоид: Сейчас вызовут милицию. Надо осторожнее работать. Нет-нет. Оказываетесь на территории, граничащей с криминальной. Она может вырвать нас из истории и просто прекратить ее. Вообще это опасно, давайте остановимся. Чуть-чуть.
[…]
Гуманоид: Сейчас посмотрим, как эта сцена передвинется туда. Вопрос и проблема, чтоб эта сцена продвинулась на сцену. И мы из экстерьера оказались в интерьере, не потеряв самой сцены. А сцена должна продолжаться. Вот мы передвигаемся. Это очень интересный опыт передвижения. Передвижения не только в пространство, но и из одной реальности в другую реальность.