17—19 октября на сцене Электротеатра Станиславский в рамках фестиваля «Территория» состоится российская премьера оперы "Октавия. Трепанация". Портал Colta.ru опубликовал интервью Кадрии Мелади с композитором Дмитрием Курляндским. 

— Во время public talk после премьеры на Holland Festival вам и Борису Юхананову задали вопрос про время в этой опере. Тогда вы сказали, что в этой опере нет времени. Спустя два года изменилось ли что-то для вас?

— На самом деле, ничего не изменилось. Но «нет времени» — это я, видимо, ответил, исходя из природы музыкального материала. Там открытый материал, у которого, по сути, нет начала и конца. Наверное, так. Плюс нет привязки к конкретной исторической эпохе.

— «Нет времени» — значит, оно закольцовано?

— Я бы сказал, что оно бесконечно.

Отправная музыкальная точка этого проекта — начальные такты «Варшавянки». Буквально несколько секунд, которые я растянул электронным способом в 90 минут. Полученный материал пропускается через алгоритмы живой электроники, и на выходе мы имеем бесконечное пребывание внутри переливающихся спектров и гранул препарированной «Варшавянки», ее первых тактов.

Вот еще особенный момент, имеющий отношение ко времени. Понятно, что тема оперы и наличие Ленина на сцене привели меня к «Варшавянке», а ее самая известная запись — это запись хора Советской армии. Когда я только обратился к этой записи, начал с ней работать, случилась та страшная трагедия — весь этот хор рухнул в море по дороге в Сирию (в авиакатастрофе 25 декабря 2016 года под Сочи погибли 65 участников Академического ансамбля песни и пляски Российской армии имени Александрова. — Ред.). Это, конечно, заставило меня задуматься, напрячься, но не остановило. Я не пишу об этом в программе, но в какой-то мере можно сказать, что эта опера есть некий жест, оммаж этому событию. И все это связано с тиранией, политической проблематикой, естественно.

Вообще работа над оперой — во всяком случае, по моему опыту — начинает генерировать жизненный контекст, влиять на него. Какие-то жизненные события становятся частью материала, а материал, в свою очередь, неожиданным образом провоцирует свои отражения в жизни. Тогда начинает казаться, что ты пишешь не только музыку, но и саму жизнь. Это, конечно, отдает метафизикой, но так уж выходит.

На самом деле, сложно и в какой-то степени опасно работать с историей — она возвращается. Сама идея «Октавии» — поднять пласты тирании в очень широком смысле (не только, кстати, в политическом) и попробовать их препарировать. Здесь и тирания текста, и тирания звука и пространства, тирания визуального, тирания красоты. Мы с Борей называем «Октавию» оперой-операцией, результатом которой (есть у нас такая утопическая идея) станет удаление опухоли тирании из мозга тирана. Но чем это предприятие завершается — не буду раскрывать секрет.

Читать полностью